Золотых яиц пока не несем. О буднях и планах Национальной академии наук КР 

В Национальной академии наук Кыргызстана работают около 1,6 тысячи человек, функционирует 19 институтов. О том, как и чем живет крупнейшее научное учреждение страны и ждать ли обществу от него больших открытий, в интервью Dostuk.Media рассказал президент НАН КР, профессор Канатбек Абдрахматов.

– Жива ли кыргызская наука?

– Нынешнее состояние науки плачевное, нестабильное, тяжелое. В этом есть вина и самой Академии наук, и недофинансирование, и многое другое.

НАН КР всегда финансировалась правительством, и положение очень сильно зависело от этого фактора. К сожалению, последние 15 лет у наших лидеров стали появляться мысли о том, что Академия наук вообще не нужна, ее надо разделить, закрыть, превратить в общественную и так далее.

Это лихорадочное состояние привело в конце концов к снисходительному отношению общества. Стали говорить о том, что наши ученые, академики ни на что больше не годны, идет процесс старения, молодежи нет и так далее.

Да, это правда. Наш костяк действительно стареет, средний возраст академиков и членкоров перевалил за 70 лет, а человек в таком возрасте, естественно, теряет остроту. Молодежь перестала приходить в академию, потому что мир изменился, мы живем в капитализме, когда самый главный вопрос – есть ли у тебя деньги.

– А денег в академии нет?  

– Да, зарплата сотрудников составляет около 10-12 тысяч сомов, а несколько лет назад это было вообще семь-девять тысяч сомов. Нам обещали в этом году повысить зарплату в два раза. Это даст большой толчок для развития кыргызской науки. Ведь сейчас к нам приходят единицы – люди, которым интересен сам процесс науки, которые хотят открыть что-то новое.

Но я должен сказать, что сейчас наконец-то правительство КР стало обращать внимание на науку. Это видно в выступлениях наших руководителей, в их речах стало появляться слово «наука», пришло понимание, что без науки государство развиваться не может.

В 2023 году впервые Академии наук целенаправленно выделили 300 миллионов сомов на развитие. Прежние вливания как-то рассасывались и не были видны, словно уходили в песок. Сейчас деньги выделены конкретно на научные проекты, которые реально могут дать выхлоп.

– Например?

– Один проект связан с созданием ДНК-лаборатории в Институте биотехнологий. Она будет работать не на людей, а на животных – каким образом возникают новые виды, новые породы, скажем, овец и так далее.

Это очень продвинутая вещь. Выделенные деньги рассчитаны на три года и даются траншами. Первый транш получили, средства последующих тоже направим на оборудование, к концу 2025 года лаборатория заработает в полную силу.

Выделены также деньги на создание новой карты сейсмического районирования на вероятностной основе. Это новое веяние в оценке сейсмической опасности во всем мире. Строителей интересует, произойдет ли сильное землетрясение, допустим, в ближайшие 50 лет, в течение которых должен простоять запланированный дом. Наши ребята научились разбираться в этой методике, и мы готовы создать новую карту.

Кроме этого, у нас есть еще несколько проектов, один из них исторический, на него на пять лет выделено 270 миллионов сомов. На территории Кыргызстана очень много объектов, в том числе древних поселений, которые требуют изучения, но не были изучены из-за отсутствия финансирования.

Я к чему это все говорю? Академия наук наконец-то воодушевилась, появилась надежда, что нас не забыли, нас еще ценят. И моя задача, как президента, доказать обществу и правительству, что мы еще способны, что-то умеем и у нас есть запал.

– Учитывают ли лица, принимающие решения, рекомендации ученых?

– Знаете, есть старая академическая болезнь. Написал человек какую-то рекомендацию, и думает, что ее обязательно кто-то прочтет и потом что-то сделает. Это так не работает. Допустим, видит Институт водных проблем, что через два года будут проблемы с водой, и руководство должно трубить об этом, идти в «высокие» кабинеты, чтобы на него обратили внимание, ведь вопрос может коснуться целого города или государства.

Есть и другая проблема – возникающее некоторое противоречие между чиновниками и жителями. С одной стороны, правительство обязано обеспечивать людей электричеством, теплом, строить заводы, а с другой – обязано сохранять нашу природу для будущих поколений.

Допустим, планируется строительство ГЭС, а наши ученые и жители предвидят, что при этом под воду уйдут какие-то древние захоронения, ценные виды растений, животных. Возникает диссонанс, поэтому нужно искать баланс, компромисс.

И в этом роль Академии наук должна быть очень высока, она должна стать центром, в котором происходит экспертиза всех крупных проектов, запланированных в республике.

Маленький пример. Все ездят на Иссык-Куль и сталкиваются с перекрытием дорог из-за спуска камней. В Боомском ущелье один такой участок и 18 участков на новой альтернативной дороге. Гору в Бооме срезали уже давно, но камни все еще сыплются. Я боюсь, что такая ситуация на новой дороге будет сохраняться тоже несколько лет.

Почему это произошло? Академическое сообщество не участвовало в обсуждении проекта. Идея, конечно, хорошая, но дорога должна была быть построена с учетом мнений ученых.

– Опять же, будут ли прислушиваться к вам или важнее будут интересы кредиторов/грантодателей?

– Моя задача, как президента НАН КР, изменить ситуацию, чтобы к нам прислушивались. Я активно веду социальные сети и заставляю наших сотрудников показывать свои проекты, задумки, озвучивать свои мысли в соцсетях.

Хочу, чтобы таким образом наши мысли, идеи проникали в общество, чтобы к нашему мнению начинали прислушиваться. Думаю, это единственный верный путь, потому что мы написали несколько всякого рода писем правительству, и, к сожалению, это иногда все как в песок уходит. Даже ответов на наши письма не бывает. Это плохо и неправильно.

– Вы сотрудничаете с коллегами из зарубежных стран?

– Да, конечно. Сейчас мы очень активны в первую очередь с Россией и Китаем. С Россией у нас традиционные связи. Лет пять-десять назад эти связи затихли, РФ не очень обращала внимание на Центральную Азию, казалось, что это мы ей не интересны.

Сейчас, к счастью, эти связи мы возобновили, например, подписали новый договор с Российской академией наук (РАН).

Я был на приеме у президента РАН, пару часов побеседовали, попили чаю, оказался очень приятный, хороший человек, я его пригласил к нам. В этом году будет 300-летие РАН, я был приглашен и с удовольствием поеду.

Российские институты очень плотно и живо принимают участие в исследованиях совместно с кыргызскими учеными. В первую очередь это касается проблем окружающей среды – исчезновения ледников, нехватки воды и других вопросов. Наш Институт химии и химических технологий, Институт водных проблем, Институт физики и другие тоже очень плотно работают с россиянами.

Китайская Народная Республика – наш ближайший сосед. Они тоже живо интересуются Кыргызстаном. У китайцев на науку выделяются огромные деньги. Многие также знают о китайской инициативе «Один пояс – один путь», запущенной десять лет назад. Итоги за это время оказались впечатляющими, многое было сделано.

В частности, у нас в НАН КР создано два китайских центра: один по окружающей среде, второй – по географии и экологии Шелкового пути.

Несколько групп из различных китайских университетов приезжали к нам, мы обсуждали совместные проблемы и подписали несколько очень важных договоров.

В том числе они приглашают наших академиков открывать там собственные кафедры, им готовы платить зарплату и предоставить квартиры, чтобы в течение полугода они могли читать курс лекций. Это очень выгодное предложение.

– На каком языке будут лекции?

– На русском. Я был в одном крупном китайском университете в 2014 году, тогда был всего один человек, который говорил по-русски, и несколько – по-английски. И был я в 2023-м – практически все молодые люди уже говорят по-английски и многие владеют русским.

Мы сотрудничаем также и с Европой, и с Соединенными Штатами. Наш Институт сейсмологии, например, очень тесно работает с Норвегией и Англией. В 2023 году приезжала небольшая группа ученых из Кембриджа, они выезжали на полевые работы, написали хорошую монографию.

– Какие-то экспедиции ученых запланированы на этот год?

– Да, в этом году большая группа ученых из Уральского государственного университета намерена приехать для изучения экологии озера Иссык-Куль. Второе хорошее соглашение о сотрудничестве – с Курчатовским институтом, оттуда группа ученых собирается приехать и посмотреть на состояние нашей физической, химической науки, определить, в чем и как мы могли бы развиваться.

Кроме этого, мы работаем с Институтом физики Земли РАН по проблемам прогнозов землетрясений, оценки сейсмической опасности.

Связей у нас сейчас очень много, самая главная задача, чтобы все подписанные договоры реально работали, а не остались просто на бумаге.

Конечно, есть формальные договоры, но есть и те, которые работают, люди заинтересованы в результатах. Не все институты НАН КР активны, как хотелось бы. Но я думаю, что такого и не бывает, чтобы все хорошо работали. Достаточно хотя бы пять хороших директоров институтов, чтобы, как локомотив, вытащить всю академию. Другие стали бы на них равняться.

– Вы много лет возглавляли Институт сейсмологии. После землетрясения в Нуре в 2008 году, когда погибли 75 человек, вы заявляли в СМИ, что несколько раз предупреждали о возможных подземных толчках. Есть какие-то прогнозы на ближайшее время?

– Я остался директором ИС на общественных началах. В Нуре был достаточно уникальный случай, поэтому тогда я взял на себя смелость написать официальное письмо и выйти на телевидение.

В Нуре как-то все сошлось, все признаки говорили о том, что может случиться землетрясение, причем в одном месте. Сейчас такого же сочетания факторов нигде нет, поэтому я не думаю, что что-то сильное, страшное должно произойти в ближайшее время.

По статистике, периоды сейсмической активности сменяются тишиной. Последний период активности начался в 2008 году, с Нуринского землетрясения, и он должен закончиться к 2026-му. Потом нас ожидает период достаточно длительной тишины.

Всего в 2023 году на территории Кыргызстана зафиксировано около десяти тысяч сейсмических событий, но на самом деле их может происходить еще больше, и нас интересуют только те, которые хоть как-то ощущаются. А само количество в общем-то ни о чем не говорит.

– Какие-то жизненно важные научные открытия происходят в Академии наук?

– Нас часто спрашивают: где открытия? А вы посмотрите на США или Японию. Сколько у них открытий бывает ежегодно? Ни одного. Это не труд одного года, иногда 20 лет посвящается одному открытию. Тем более учитывая, что это очень мощные, научно-развитые страны. Что уж говорить о нас.

Помните русскую сказку про курочку Рябу? Так вот, чтобы вот эта курочка снесла золотое яичко, ее кормили, наверное, как-нибудь по-особому. Даже простое яичко худая курица не снесет. Академии наук не выделяются деньги, мы живем впроголодь. Какие золотые яйца в виде открытий мы можем снести?

– Несколько лет назад начали поднимать вопрос о переводе НАН КР на самофинансирование. Как бы это изменило ваше положение?

– В нашем здании находится очень много арендаторов, но ни копейки от них не мы получаем, все идет Госагентству по управлению госимуществом. Если бы нам позволили использовать средства за аренду на ремонт и другие расходы, вы бы другую Академию наук увидели.

– Есть подсчеты, сколько вы могли бы зарабатывать в год за счет самофинансирования?

– Мы могли бы зарабатывать миллиарды. Например, у нас есть Институт химии и фитотехнологий, они уже несколько лет пытаются открыть завод по производству лекарств, которые сейчас приходится импортировать из других стран. Но нам запрещают это делать, мол, вы – ученые, вот и занимайтесь наукой, а не бизнесом.

В Институт сейсмологии ежедневно поступает с десяток всяких запросов – консультируем мы тоже бесплатно, поскольку не имеем права зарабатывать. В то же время Гидромет, к примеру, оказывает платные услуги, поскольку им нужно поддерживать работу станций. Так у нас в институте 27 сейсмических станций, и мы их тоже поддерживаем.

Почему у нас развиваются университеты? Потому что есть огромное количество студентов-контрактников. Мы тоже просим особый статус, чтобы все, что мы заработали, шло в нашу казну.

Добиться того, чтобы Академии наук предоставили особый статус, – моя идея фикс. Несколько писем по этому поводу отправлено в правительство, пока безрезультатно.

В итоге случается вот что: в прошлом году девять молодых кандидатов наук ушли из Института языка и литературы НАН КР работать – и даже не в вузы, а в школы, некоторые из них в начальные классы. Кандидаты наук! 

Потому что учителям повысили зарплату. Сколько нужно потратить времени на подготовку одного кандидата?! А потом он приходит со слезами на глазах, говорит, что семью кормить надо, поэтому, извините, подпишите заявление. И с кровью на сердце подписываешь. А может, среди них и есть будущие открыватели?

– Искусственный интеллект как-то повлияет на вашу работу?

– Конечно. Как-то молодой человек принес диссертацию по сейсмологии, сказал, что хочет защититься. Я посмотрел, хорошая диссертация, дал несколько советов, что исправить, доработать. Этот парень посмеялся и сказал, что диссертация написана с применением искусственного интеллекта.

Я не поверил, спросил, проверял ли он работу на плагиат. Оказалось, всего семь процентов заимствования. Я сам смеялся до слез, а потом меня посетила мысль, что теперь будут все «клепать» диссертации на разные темы.

Если с этим не разобраться, то у нас появятся тысячи кандидатов философских, исторических, педагогических наук, диссертации которых написал искусственный интеллект. Это большая проблема.